|
|
   |
как сегодня написано
Эта «Колонка редактора» была опубликована в номере, посвященном 20-летию газеты:
Сколько раз, Бог ты мой, о «Вечерке» говорили, что она если уже не приказала долго жить, то вот-вот прикажет.
Начать с того, что первый ее номер должен был выйти 1 января, потом — 1 марта, 1 апреля, но «высочайшего соизволения» — а таким в ту пору считалось постановление аж ЦК КПСС — все не поступало, так что даже Павел Пантелеевич Козырь, тогдашний первый секретарь обкома партии, в прошлом журналист, заверявший неоднократно, что уже все решено, со всеми договорено-переговорено, даже П. П. приуныл и о возможности открытия газеты говорил с раздражением.
«Согласие-разрешение» было получено во второй половине мая, в какой-то мере оно явилось неожиданным. Ведь ничего не было подготовлено. Не было помещения, не было оборудования, не было кадров — да ничего не было. Неоценимую помощь рождающейся газете тогда оказала Татьяна Андреевна Овчаренко, заместитель председателя горисполкома, да Валентин Константинович Симоненко, тогда еще романтик — он, будучи заведующим отделом горкома партии, ставший чем-то вроде прораба в бригаде, которая спешно ремонтировала добытые для нас апартаменты.
Первый приказ по редакции «Вечерней Одессы» был издан 6 июня 1973 года.
А уже осенью этого года Юрий Никифорович Ельченко, возглавлявший в ту пору идеологический отдел ЦК Компартии Украины, заявил во время обсуждения нашей работы, что «Вечерняя Одесса» — газета беспартийная (в ее штате было лишь три члена партии) и, следовательно, права на существование не имеет. Но тут его срочно вызвали к секретарю, мысль свою он развить не успел. Обошлось...
Не совсем, конечно. На местном уровне началась кампания тихого удушения — учетная карточка редактора распухала от всякого рода взысканий, обком в «Вечерке» увидел конкурента «своим» изданиям и попытался ограничивать тираж (эффект это имело обратный, естественно), дошло до того, что первый секретарь обкома на собрании актива стучал кулаками по трибуне: не нужен такой редактор, не нужна такая газета.
Пересказывать все — скучно, читатели со стажем помнят, как выкручивали руки газете, хотя они, конечно, всего не знают — видели только верхушку айсберга. Но если нас не прихлопнули, как муху, то в значительной мере потому, что в партийном аппарате были не только душители, а и умные дипломаты, сдерживавшие пыл тогдашних унтерпришибеевых ссылкой на то, что расправляться с газетой, которая пользуется авторитетом у читателя, — себе вредить.
Я бы никогда не простил себе, если бы не назвал сегодня секретаря горкома Евгения Ивановича Стеценко, блистательного человека, не раз битого, многажды «воспитываемого», а то и просто преследуемого — уж слишком он выделялся в среде людей, многие из которых полагали высшей житейской мудростью девиз: не высовываться. Евгений Иванович «Вечерку» не только защищал от нападок и возможных расправ — он ее любил, знал абсолютно всех журналистов, часто появлялся в редакции, с уважением относился к нашей работе. Он считался нашим куратором, а был и по форме, и по существу — соратником, другом. Бедняга, он слишком рано ушел из жизни — Афган доконал, куда его, больного, отправили даже без медицинского освидетельствования, и отправили вместо другого, которого сочли более ценным партийным кадром.
Не могу без чувства признательности не вспомнить великодушного и ироничного Радомира Васильевича Иванова, тоже сгоревшего рано, непредсказуемую Валентину Ивановну Меншун, обстоятельного и упорного Евгения Георгиевича Борща, всегда философски настроенного Бориса Николаевича Стреченя и многих других, которые каждый по-своему и в свое время приходили газете на помощь. Не без риска для себя, ей-право. Ведь не случайно же уже после 1985 года орал на меня в идеологическом отделе ЦК заместитель заведующего: «Обком и горком с вами справиться не могут — вас выгонит ЦК!».
Все они могли, обком и горком, но, во-первых, не все хотели, а во-вторых, только самые тупые могли позволить себе не считаться с общественным мнением, а оно было на нашей стороне.
...Легче ли нынче? Вряд ли.
В пору тотального «партийного руководства» все мы ходили, ощущая топор над головой, который в любую минуту может обрушиться.
Теперь абсолютно явственно чувствуем удавку на шее, которая постоянно и неуклонно сжимается. Делается практически все, чтобы печать, не являющаяся, как сейчас говорят, правительственной (т. е. существующей на деньги налогоплательщиков и обреченной на послушание), задохнулась. Помощи никакой, но препятствий — тьма, государственная налоговая политика — просто шакалья.
Каким-то образом этому можно было бы противостоять, если бы у нас существовала настоящая профессиональная солидарность. Но ее нет и пока не предвидится. В цивилизованных странах издания могут быть самой разной ориентации, но они становятся едиными, когда речь идет о покушении на права печати. У нас же журналистские коллективы так увлеклись грызней между собой, что даже об инстинкте самосохранения позабыли, и исповедуют, в общем-то, дикарский принцип: твое горе — моя радость.
...Двадцать лет жизни газеты — это бесконечная череда нелегких дней. Честное слово, ни одного легкого не было.
Но это не значит, что не было и нет дней счастливых. Понял тебя читатель, принял, поддержал, дал умный совет, плечо подставил, без ярости и злорадства указал на промахи — вот и счастье.
Борис ДЕРЕВЯНКО.