|
|
   |
Издалека — о близком
БЕЛЛА КЕРДМАН, много лет бывшая популярнейшей одесской журналисткой, уехала в Израиль более десяти лет назад, но, как знают наши читатели, с «Вечерней Одессой» она не порывает связи, периодически мы публикуем ее материалы о судьбах бывших одесситов. Как и герой публикуемого сегодня ее интервью, она стала востребованной в своей профессии на новой родине, стала известной и одной из наиболее читаемой журналисткой израиль"ских русскоязычных газет. Более того, освоив в весьма немолодом возрасте компьютер, она придумала новый, соответствующий сегодняшним технологиям жанр — «ПЕРЕПИСКА ИЗ ДВУХ УГЛОВ», интернет-интервью с интересными людьми, которые публикуются в еженедельном приложении популярной газеты «Вести». В этих «Углах» вышли ее беседы-переписки и с известными в Одессе людьми: художником Люсьеном Дульфаном, живущим нынче в США, с оператором Одесской киностудии Сашей Черным (сейчас живет в Израиле), с одесситом Александром Дорошенко — автором краеведческих книг о нашем городе, насыщенных личными впечатлениями и своеобразным подходом к описываемым событиям. Интернет дает возможность беседовать в реальном времени через моря и океаны... Последний из таких материалов мы, с небольшими сокращениями, публикуем сегодня. Думаем, что героя этой публикации узнают и вспомнят многие одесситы.
В конце прошлого учебного года мне позвонила знакомая одесситка, сказала взволнованно: «Сейчас такое произошло! Не терпится с кем-нибудь поделиться, можно — с вами?». Произошло, по ее словам, вот что. В начальной школе городка Ган Врадим шел последний педсовет года. Учителям в такой день предлагается какое-нибудь неординарное задание, и на сей раз нужно было определить критерии учителя-идеала. Коллектив разбили на группы, началась работа. И вскоре кто-то заявил: «А зачем сочинять, когда такой учитель есть среди нас? Его зовут Давид Зельцер!». Остальные охотно согласились с коллегой. «Да, это наш Давид Натанович, математик из 119-й одесской школы», — ликовал голос моей телефонной визави.
Информация знакомой землячки зацепила, особенно тем, что возраст идеального учителя... за 70! И я записываю телефон. А сейчас, выяснив, что Давид Натанович Зельцер продолжает преподавать в школе, вступаю с ним в переписку по e-mail.
Случай, по-моему, редкий. Та же Аня говорит, что в Одессе Зельцер был «главным математиком города» — видимо, работал с учителями своего профиля. Но если и так, это же «две большие разницы»: вести предмет на родном языке, по знакомым методикам — и войти в класс к израильским деткам, которые орут как оглашенные, да еще на иврите, и умножить два на два способны лишь с помощью калькулятора. Как вы решились?! И почему вообще вы выбрали профессию учителя — она ведь, согласимся, всегда была непопулярна у представителей сильного пола? С этого я и начала свои вопросы, затевая переписку с Давидом Натановичем.
— Я одессит, причем не в первом поколении, — начал рассказ о себе Давид Зельцер. — Родился в Одессе и прожил там 56 лет, исключая 4 года эвакуации. Мои родители были бухгалтерами. До меня в семье родилось трое мальчиков, из которых один умер (я стал как бы заменой ему). Жизнь семьи была нелегкой, а временами тяжелой.
Два старших брата с войны не вернулись, и мне ничего неизвестно об их судьбе (в сообщениях, которые мы получали, написано «пропал без вести»). В 1943 году вернулся с фронта отец, который был сильно контужен на Курской дуге, и вскоре умер. Остались мы с мамой вдвоем. Она трудилась с утра до ночи, а иногда и ночами, чтобы заработать на кусок хлеба. Я был предоставлен самому себе. Более того, на мне держался дом: сварю — будет что есть, не сварю — не будет. Я рано понял, что моя жизнь в моих руках.
Профессию учителя выбрал не случайно. Начал с частных занятий с учениками начальной школы. Небольшие деньги, которые я получал, давали возможность ходить в кино, в театры (без билета, естественно — 50 копеек или рубль билетерше). Несколько лет был пионервожатым в одном и том же классе. Иногда помогал учительнице проверять тетради, иногда даже замещал ее. Уже тогда почувствовал интерес к работе педагога. Кроме того, я часто помогал своим соученикам: списывать не давал, объяснял то, что было непонятно. И убедился, что могу быть учителем.
Любовь к математике почувствовал в пятом классе: нам задали на десятидневные зимние каникулы решить сто (!) задач по задачнику Березанской (надеюсь, вы помните, что многие из них решались в 7-10 действий). Я долго трудился, решения, случалось, приходили ночью, во сне. В итоге решил почти все и понял: математика — это моё.
Школу закончил хорошо. На дворе был 52-й год. В старших классах под влиянием учительницы химии я полюбил ее предмет и хотел поступать на химический факультет университета. Но мне сказали умные люди: не суйся туда, без блата тебя, длинноносого, не примут! А блата не было. То же самое говорили по поводу физико-математического факультета. И я подался на физмат Одесского пединститута. Туда принимали мальчиков без ограничений — ведь среди школьных учителей мужчины обычно в дефиците, тут вы правы. Да и учеба в педине длилась только 4 года, что для меня было важно.
Можно сказать, я вытянул счастливый билет, поступив в этот вуз. В то время на нашем факультете работали прекрасные педагоги, великолепные математики и физики, всесторонне образованные люди. Некоторые (преимущественно, евреи) были изгнаны из других вузов. Атмосфера на факультете царила благотворная. Педагоги в значительной мере заменили мне отца, братьев. Я до сих пор помню их имена, голоса, почерки. В Израиле, на экзамене по ивриту перед окончанием профессиональных курсов, я писал сочинение о том, каким представляю себе настоящего учителя. Зачем «представлять» — у меня были такие учителя! И я написал об одном из них — Давиде Львовиче Кучере. Сказали, что я все придумал...
Во время педагогической практики мой незабвенный руководитель, профессор Владимир Петрович Потапов почувствовал, что у меня есть серьезные способности к педагогической работе. Он даже пригласил на мой студенческий урок своих коллег — убедиться, что не ошибся!
И в 1956 году начался мой путь учителя математики.
Однако ничего особо интересного я в своей персоне не нахожу. Вы уверены, Белла, что удачно выбрали респондента для виртуального диалога?
— Да, я уверена в выборе собеседника! Вы, Давид, интересно начали диалог. Мне кажется, для сегодняшнего Израиля наша тема очень актуальна.
На вашу реплику — мол, ничем-то вы не примечательны, ничего выдающегося не сделали, отвечу по-одесски: не прибедняйтесь! У меня есть племянник, сын двоюродной сестры, он живет в Иерусалиме. Так вот, нашего Гарика называли учителем от бога. Окончив в Москве учительский институт, он вел математику в младших классах (это была какая-то особая школа). Его, тогда совсем молоденького, даже показывали по Центральному TV в числе нескольких выдающихся педагогов. Но израильской школы, израильских деток он испугался и профессии изменил. А вы, Давид, пошли в школу. Где другой, прежде вам не знакомый, язык, другие программы, другой менталитет в семьях, в учительском коллективе...
И главное — у вас получилось! Вот это мне, да и читателям, уверена, очень интересно. Я вообще люблю успешных людей, хочется знать каждый их шаг на пути к востребованности. Так что — пишите.
— Тогда продолжаю. После института работал в селе. Было трудно, но я ничуть не жалею о том времени — учился общаться с учениками, с чужими людьми, жить самостоятельно. Набил много шишек, но, кажется, извлек уроки из тех уроков. Вернулся в Одессу. Долго не мог найти работу по специальности. Многие пытались помочь, но не получалось. Мой любимый профессор Потапов сказал: «Додик, работа есть, но когда узнают, что ты еврей, разводят руками».
И все же мне повезло. Помощь пришла, откуда не ждал, и я получил работу, сначала временную, а потом, когда директор школы убедилась, что я чего-то стою, и постоянную. Причем, в одной из лучших школ Одессы — в 119-й, что на проспекте Мира (привет всем, кто там учился или работал)!
Я не случайно останавливаюсь на этом этапе: считаю, что именно здесь стал учителем. С первых дней за меня взялись директор школы и ее заместители: часто проверяли готовность к урокам, посещали их, анализировали доброжелательно и профессионально. Отмечали достоинства в моей работе, критиковали недостатки и помогали их устранить. Ко мне прикрепили опытного коллегу, с которым я мог советоваться. Не стану кривить душой и говорить, что был в восторге от такой тесной опеки, но до сих пор считаю, что как раз этот путь способствует становлению учителя. Именно такой работы, по-моему, не хватает израильской школе: молодые учителя предоставлены самим себе, их не контролируют, им не помогают.
Мне досталось нелегкое наследство: учитель, вместо которого меня назначили, долго и тяжело болел, знания математики в моих классах были, как теперь говорят, ниже плинтуса. И я обратился за помощью в свой институт, к незабвенному Владимиру Григорьевичу Рубинштейну, который многие годы успешно совмещал работу в вузе с работой в школе. Беседы с ним, его советы, посещения его потрясающих уроков дали мне очень много. Однажды, посетив мой урок, он сказал: «Я впервые после долгого перерыва был сегодня на уроке геометрии!». Эти слова окрылили, я понял, что стал учителем.
Вскоре меня пригласили на работу в наш институт. Этому предшествовала полугодовая война заведующего кафедрой математики профессора Михаила Самойловича Бродского (светлой памяти человек!) с ректором, который поначалу категорически противился решению кафедры (понятно, почему).
При переходе в педин я терял в зарплате, значительно усложнил свою жизнь. Но я был молод, честолюбив, хотелось чего-то нового. И это было верное решение. Мне довелось также сотрудничать с институтом усовершенствования учителей, что давало возможность встречаться со многими коллегами, знакомиться с их опытом.
Работу в школе, однако, не прерывал — убежден, лишь тот, кто сам стоит у классной доски, имеет моральное право учить будущих учителей (в основном, я обучал их методике преподавания математики). Первое время продолжал работать в школе № 119, а перед отъездом в Израиль, четыре года — в школе № 3. Вел научную работу, получил приглашение в годичную аспирантуру от академического института в Москве. Но руководство педина отказалось меня туда направить...
В начале 1990 года по инициативе дочери Марины (моей студентки и очень хорошей, смею заметить, учительницы математики) мы стали готовиться к отъезду в Израиль. В конце того же года семья Марины, наш сын Гриша и присоединившиеся к ним мы с женой уже были здесь. Я был уверен, что педагогическая карьера осталась в прошлом, что в 56 лет работу учителя получить невозможно. Даже не взял с собой книги, которые были бы мне сейчас кстати.
Но и здесь нашлись хорошие люди! Хана Кохани, отвечавшая за работу с прибывшими в страну учителями, меня выслушала, посмотрела некоторые мои работы и сказала: «Вы можете быть нам полезны, я позабочусь об этом!» И она выполнила свое обещание. Вскоре МАТАХ (Центр технологии образования и воспитания, что в Рамат Авиве) открыл на севере страны курсы по подготовке учителей математики для начальных классов. И я, несмотря на свой нулевой иврит, был туда принят. К слову, дочка прошла те же курсы, а мое сотрудничество с этим центром продолжается.
По окончании курсов нам предоставили работу — сначала на год, а потом еще на два. Полную ставку не дали, но для начала и это было замечательно! Хочу отметить, что далеко не все выпускники наших курсов остались в школах — кончились деньги, выделенные на проект, и, как это часто бывает, многие не смогли продолжить начатое.
Нам с Мариной дали работу в начальной школе того городка, где мы живем — Маалота.
— Мне интересно, как вы в первый раз вошли в класс к израильским деткам. Какой это был возраст? Как они приняли взрослого человека — учителя! — который плохо говорит на их родном языке? Вспомните, пожалуйста, эту ситуацию, реакцию детей.
И о Потапове — не был ли он потом деканом физфака университета?
— Прежде всего, о В.П.Потапове. Насколько я помню, в Одесском университете он не работал, хотя его туда приглашали для чтения отдельных курсов. Вообще В.П. был уникальной личностью, нестандарт"ной во всем. К своей большой радости, в отделении математики института имени Вейцмана я увидел большой том воспоминаний о нем, содержащий также работы, выполненные по следам его исследований.
Решившись на отъезд, я организовал в педине, на факультете математики-физики вечер памяти наших учителей. У многих на глазах были слезы, когда приехавшие и пришедшие выпускники разных лет говорили о Владимире Петровиче — такие там звучали слова!
Честно говоря, я не случайно отодвигаю рассказ о первых днях работы в израильской школе. Детали размыты, остались лишь ощущения полных провалов. Итак, в начальной школе Маалота мне дали несколько небольших групп учеников, неуспешных в математике, а также группы недавно прибывших в Израиль детей. Работа с «олим» (новые репатрианты — ред.) была раем по сравнению с той, что ждала меня в группах израильтян: я не понимал, что говорят мои ученики, а они не понимали меня. Приходилось изворачиваться, чтобы с минимумом слов занять чем-то детей и как-то дотянуть до конца урока. Это никуда не годилось, проблему надо было срочно решать!
Нашел репетитора — Ору, бывшую учительницу начальных классов, которая не работала по состоянию здоровья, и стал брать у нее частные уроки иврита. Мы занимались дважды в неделю по два, а то и более часов: разговаривали на свободные темы, репетировали предстоящие уроки, она обучала меня основам грамматики, которые я не успел освоить на курсах. Кроме того, я посещал дополнительные занятия в ульпане. И постепенно мгла рассеивалась.
Некоторые уроки я вел вместе с другим учителем, владеющим ивритом: в случае, когда мое объяснение было детям непонятно, коллега растолковывал его доступным для них образом. Если надо было, помогал навести порядок в классе. Учителям из местных нравились мои уроки геометрии — оказывается, многие из них не знают эту часть математики. (Уже после того, как я закончил работу в начальной школе, некоторые бывшие коллеги говорили, что преподают геометрию так, как это делал я).
На первых своих уроках я и сам учился: ивриту, общению со школьниками, изучал методы работы, принятые в израильской школе. И еще раз убедился в прямой зависимости результатов обучения от уровня учителя.
Очень помогали уроки, которые я давал нескольким сабрам (так называют коренных израильтян, что в переводе означает кактус, стойкий, колючий снаружи, мягкий и сладкий внутри — ред.), согласившимся на «бартер»: я их учу математике, они меня — ивриту. Много работал с учителями: писал графические листы, которые коллеги использовали на своих уроках, готовил вместе с ними контрольные работы...
Естественно, на меня жаловались начальству — ученики, родители и даже учителя. Как можно пускать в класс человека, который не знает языка страны? И здесь мне опять повезло: поддерживали директор школы, его заместитель и некоторые коллеги. Рассказывали, что директор Яки Гов-ари на все претензии отвечал: «Я хотел бы послушать, как вы будете говорить на новом для вас языке через год, два года после того, как начнете его изучать. Давид отлично знает математику, умеет ее преподавать. Учитесь у него этому! Иврит он выучит». Низкий поклон моим коллегам за такое отношение!
Прошел не один год, пока я почувствовал, что поднимаюсь с колен. Но ни разу меня не посещала мысль бросить все и жить, как живут некоторые мои ровесники — на пособие соцстраха.
Со временем мне стало тесно в рамках начальной школы. Пора двигаться вперед!
Кажется, удалось проскочить этот самый трудный момент в моей израильской жизни. Продолжать?
— Разумеется, продолжайте, Давид. Причем немедленно, не то прервется нить воспоминаний. Вопрос по вашему тексту. В институте Вейцмана сборник воспоминаний о Потапове на русском языке? Он рукотворный или издан?
Считаете ли вы, что способности к математике могут быть на генетическом уровне?
— Книга, посвященная
В. П. Потапову, напечатана. А недавно я узнал, что в нашем педине открыли аудиторию его имени. Слава Богу, мир не забывает достойных людей! Кстати, в прошлом году в Одессе вышла книга «Это было недавно, это было давно...», в ней собраны воспоминания о людях, работавших ранее в Южноукраинском государственном педагогическом университете им. К. Д. Ушинского (так теперь называется моя «альма матер»). Я рад, что наши выпускники с большим теплом написали о многих из тех, кто мне дорог. Я тоже вложил свой вклад в этот сборник: написал о своем учителе и друге В. Г. Рубинштейне.
О моей Марине, дочери и ученице. По окончании педина она работала в двух школах в Одессе. Ею были очень довольны. Прошла в Израиле те же курсы, что и я. Два года мы работали в одной начальной школе. Затем, когда в Маалоте открыли новую начальную школу и ее директором назначили зам. директора нашей, та предложила Марине перейти на новое место вместе с ней. С тех пор дочка там и работает. Она выполняет обязанности руководителя методического объединения учителей математики в школе, ответственна за использование компьютеров. Очень серьезно (по-моему, даже слишком!) относится к делу. Марина мыслящий учитель, и я горжусь ею. Она могла бы с успехом работать и в старших классах, но у нее трое детей, на ней дом...
По поводу генетических способностей к математике. У меня не было материала для наблюдений. В Израиле, между прочим, приходилось встречаться с родителями, уверенными в том, что их дети вундеркинды в математике, но, как правило, я этого не находил: залезая в облака, ребенок не знал основ, не умел выполнить то, без чего невозможно продвигаться в нашей науке, не умел последовательно мыслить. Сейчас я работаю с несколькими такими ребятами. И первое, что пытаюсь делать, — это спустить их с неба на землю, чтобы потом они могли взлететь.
Возвращаюсь к себе. Я предпринял две попытки получить часы в старших классах в ОРТе (Общество трудовых резервов) Маалота. Однако мне отказали. Один раз по причине недостаточного иврита, а второй — потому, что мои методические воззрения не совпали с воззрениями работодателей. Но однажды ко мне на урок пришел инспектор, о котором говорили, что он плохо относится к олим. Он хорошо оценил урок (как и урок Марины) и спросил, почему я не работаю в старших классах — по его мнению, мое место там. Я объяснил. Он сказал, что намерен вмешаться. И в самом деле, через некоторое время мне позвонил директор ОРТа и предложил работу.
Поначалу мне поручили помогать учителю. Я работал со «слабыми» учениками. Иногда вел урок вместе с учителем. Было трудно, но уже не иврит был тому причиной. Затем стали доверять целые классы. Не сразу нащупал ключ в отношениях с учениками, но постепенно все налаживалось. Я стал использовать компьютер, который давался с большим трудом. Много занимался с учениками после уроков. И, как мне кажется, мною были довольны. Однако после трех лет работы в ОРТе по причине, не зависящей от меня, я оттуда ушел.
И сравнительно легко, благодаря рекомендациям людей, с которыми работал, получил часы в новой школе в Кфар Врадим (это большое поселение вблизи Маалота, основанное лет 25 назад). В этой школе только средние классы. Там и работаю сейчас, причем, последние годы — с «сильными» учениками, которые выделены в отдельные группы. Директор школы решила, что такое использование моих возможностей наиболее эффективно.
Тот, кто думает, что работать с «сильными» легко, очень и очень ошибается! Проблем с поведением таких ребят на уроках, действительно, меньше, но есть много других, решение которых требует от учителя, помимо хорошей научной и методической подготовки, огромной работы ума и сердца. Остановлюсь лишь на некоторых. Иной ученик приходит к тебе с хорошими, но слабо развитыми способностями, с неумением работать систематически, выполнять домашние задания. В большинстве своем эти подростки не приучены получать знания самостоятельно. Они даже не пытаются решать задачи, которые хоть чуть-чуть отличаются от уже знакомых. Есть и много других проблем. И тебе, учителю, необходимо тщательно продумывать работу в классе и вне его. Мои ученики, кстати, успешно продолжают учиться в старших классах.
Вас интересует отношение ко мне учеников и коллег? Уважительное, я это чувствую! Когда после 10 лет в Израиле вышел на пенсию (да, я уже получаю государственную пенсию), директор школы Орна Меир предложила мне остаться, хотя Министерство просвещения не оставляет на работе пенсионеров (сегодня мне платят из бюджета управления поселением). А в мой 70-летний юбилей директор вывела на площадку всю школу, пригласила на торжество мою дочку, директора той школы, где я начинал работать, моих бывших учеников. Я услышал о себе много хороших слов...
Продолжаю трудиться. И не уйду из школы, пока мне доверяют эту работу, и пока у меня хватит на нее сил.
В иврите я совершенства не достиг. Делаю много ошибок, мой словарный запас невелик, в чем честно признаюсь классу при знакомстве. И ученики снисходительны к этой моей проблеме. По моей просьбе, если они слышат или видят ошибку, то спокойно исправляют ее (кто-то из учеников подходит к доске и делает правку). Если же что-то пишу на иврите или перевожу на иврит, прошу кого-нибудь проверить и исправить. Часто моими редакторами выступали внуки, а теперь, когда они в армии, обращаюсь к коллегам по работе.
Сейчас много пишут о проблемах израильской школы. Я также включился в эти обсуждения. Есть такой сайт на русском языке Isramir. com, там и мои статьи о школе. В частности, статья «Как вырастить хорошего учителя?». У большинства израильских учителей, к сожалению, нет базового образования в той области, которую они представляют. Как известно, учитель математики в бывшей советской школе заканчивал физико-математический факультет педина или университета (стационарно или заочно). Он изучал основы многих областей математики, в том числе тех, что не представлены в школе. И он имел представление о математике как науке, видел связь между ее различными разделами, был знаком со многими методами, применяемыми в этой области знаний. Я отнюдь не идеализирую совет"скую школу — встречал немало учителей с высшим образованием, но с очень низким уровнем развития. Однако остаюсь в убеждении, что фундаментальная математическая подготовка, совершенно необходима для того, чтобы хорошо учить. Большинство же израильских учителей математики не имеют такого образования. И это неизбежно сказывается на их работе.
Далее. Мне кажется совершенно непродуманной организация процесса обучения в школе. В бывшей советской школе в обязанности директора и его заместителей входило систематическое посещение уроков и их анализ. Там, где руководство школы было достаточно квалифицированным, это дисциплинировало учителей, заставляло их серьезно готовиться к занятиям. На основании личного опыта скажу, что очень важна домашняя работа учителя, когда он продумывает будущий урок. Мой педагогический стаж перевалил за 50, но я, как и раньше, тщательно продумываю каждый урок. Здесь же визиты руководителей школы на урок учителя носят эпизодический характер. Учитель не контролируется на рабочем месте, не получает методической помощи. К сожалению, я достаточно часто видел, что учитель входит в класс, не подготовившись.
Вроде бы все рассказал. Разве вот еще что. Воспоминания, которые на меня нахлынули в процессе нашей переписки, натолкнули на мысль: что, если обратиться к одесситам с призывом вспомнить о своих наставниках? Я с радостью принял бы участие в этом проекте.
— Почему же только к одесситам — ко всем читателям можно обратиться с таким предложением. Однако это уже, как редактор решит...
Белла КЕРДМАН
ТАК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ этот интернет-диалог в израильской газете. А нам, в свою очередь, хочется присоединиться к предложению Давида Натановича и обратиться к нашим читателям. Действительно, совместными усилиями мы можем создать интересную летопись о выдающихся педагогах нашего города (и области).