По волнам детской памяти

Мои первые детские воспоминания связаны с именем Берты Моисеевны Брандт. Я называл ее бабушкой Бетей, хотя родственницей кровной она мне не была. С ней у меня связано все мое детство, и «главные советы» жизни я получал от нее, вплоть до более чем совершеннолетия.

Родился я полвека с плюсом назад в Одессе. Мы жили в маленьком подвальчике с одним окошком на углу улиц Ярославского и Свердлова (символическое соединение двух героических евреев), ныне это улицы Троицкая и Канатная, сейчас там находится магазинчик кормов для животных. Воду провели через полгода, а «канализацию» выносили ведром через улицу во двор в общественный туалет. Проблема с жильем стояла остро. Мои родители самовольно заняли это помещение, сделали ремонт, знакомые помогли оформиться, и с двух месяцев я стал жителем этого, как теперь говорят, нежилого помещения.

И прожил я в нем все свое «сознательное» детство — девять лет. Через полгода после моего рождения мама вышла на работу — телефонисткой на почтовом отделении связи (отпуск по уходу за детьми тогда был 56 дней). Отец работал на заводе, а мою «личную» жизнь нужно было как-то определять.

Но в первую неделю жизни в этом доме к нам пришла Берта Моисеевна. Пришла сама, без приглашения — услышала плач ребенка и увидела молодых родителей. Принесла свертки с продуктами, пирог, яблоки, закрутки, банку с молоком, деньги. Именно так и было.

Жила она в доме рядом в коммунальной квартире, в комнате с одним окном, выходящим во двор.

У нее был муж, он тяжело болел, ему было трудно ходить — последствия страшной войны. Но был он добрым, внимательным человеком. В молодости его работа была связана с радио. Он коллекционировал пластинки и магнитные записи. У него их скопилось несметное количество. Благодаря деду Мише я знал на память песни Петра Лещенко, Ленида Утесова, Александра Вертинского, Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой, Аллы Баяновой, Вадима Козина, джазовые мелодии.

Когда мне был год, в доме, естественно, благодаря отцу и деду Мише, появились магнитофон «Днепр» и проигрыватель с приемником первого класса! В те годы это считалось сокровищем. У нас со многими соседями по двору была оборудована собственная радиотрансляционная сеть. И это в 1963 году! Музыка, интересные «передачи» стали постоянным атрибутом моего детства. Про фотографию и кино не говорю, — они у меня просто были, как сейчас мобильные телефоны. Уверен, участие деда Миши в моем музыкальном воспитании сыграло большую роль. Отчасти также и то, что мимо нашего окна каждый день проходил экипаж морского училища под игру «без фонограмм», как сейчас пишут, настоящего духового оркестра — утром и вечером. Впоследствии я сам играл в оркестре, а еще позже дирижировал.

И все мы тогда не задумывались, кем и кому являемся. Мы не делились на «породы», национальности. Мы были друзьями, родственными душами, единомышленниками. Мы вместе переживали утраты, радовались приобретениям. Эти люди и сейчас для меня как были, так и остались родными и близкими.

Но было ужасное время со страшным именем — война. Михаил Григорьевич и Берта Моисеевна Брандт не покинули Одессу во время оккупации немецкими и румынскими фашистами. Единственный их ребенок умер задолго до войны, кровных родственников почти не было. Берта Моисеевна работала медсестрой, и они просто не успели эвакуироваться: она еще спасала раненых, когда в городе уже были фашисты...

Постоянной работы не было, помогала-лечила знакомых. Платили тем, что было. У кого ничего не было — тем она сама приносила свое и отдавала.

Под домом, в котором они жили, были катакомбы. Муж Михаил прятался в них с 41-го по 43-й год. Вход был из подвала дома. Берта урывками носила мужу еду и воду. Там было сыро и холодно. Михаил Григорьевич болел ревматизмом, в постоянной темноте стал слепнуть.

На начало войны Берте Моисеевне было 44 года. Внешне она была красивой, стройной, аккуратной женщиной. Знала французский язык, немного немецкий, а также идиш и иврит. Сходство ее фамилии — Брандт — с французской, дало ей возможность выдавать себя за француженку, чем она и воспользовалась. Однако в 43-м году завистники (из своих же соседей) донесли на нее и на мужа в румынскую комендатуру. Берту с мужем оправили в гетто. Муж был старше и выглядел плохо, что спасло его от отправки в Германию — оставили умирать. Но у Михаила была любящая и умная жена. И это его спасло.

Завистники Берты могли бы завидовать только одной ее редкой черте — неистощимой силе воли, колоссальной энергии и высокой порядочности. В гетто, где была жуткая скученность людей, не хватало еды и воды — давали не более одного стакана в сутки, была антисанитария, вши ели людей, количество их было несметным, они ползали даже по земле.

Но Берта была всегда чистой, в свежей одежде, причесанная, вымытая. Многие, не знавшие, как ей это удается в таких нечеловеческих условиях, недоумевали и злились на нее, выдумывая небылицы и устраивая травлю. В двух гетто, где пробыла семья Брандт с 43-го по 44-й год, Берта всегда находила выходы и заставляла то же самое делать свое окружение и мужа: каждый день в любое время года ночью она выходила на улицу, полностью раздевалась, трусила белье, выбивала, вычищала, травами сушеными или свежими протирала одежду, что можно было — стирала, отжимала и надевала на себя опять мокрым. Занималась гимнастикой, физзарядкой. Если был дождь, мылась, если снег — обтиралась снегом. Если не было ничего — собирала в бутылку мочу и обтиралась тряпочками. Каждый день! Так она спасла своего мужа и свое окружение. Ее младшая двоюродная сестра, не захотевшая это делать, умерла.

После войны Берта Моисеевна вместе с мужем вернулись в свою квартиру на ул. Свердлова, позже она переехала в самостоятельную маленькую квартирку на ул. Комитетской.

До конца своих лет этот жизнерадостный человек, моя бабушка Бетя, готовила вкусные варенья, пекла пироги, фаршировала знаменитую одесскую рыбу и всегда сама все привозила к нам домой, чтобы быть в движении, хотя жили мы уже на массиве им. Таирова.

Умерла Берта Моисеевна в 1987 году. Перед самой кончиной она раздала все свои сувениры на память, а мне, шутя, с одесским акцентом, сказала: «Ты шо, Юра, выглядишь как старый идиет — сбрей усы, и тебя полюбят девочки. Ты женишься». На свое 25-летие я таки сбрил усы, как говорят в Одессе, и через два месяца таки женился.

Прожила Б. М. Брандт ровно 100 лет. Несмотря на войну и невзгоды, она собой несла любовь, тепло, здравомыслие. Дай всем нам Бог встречать больше таких людей.

Юрий Могилюк