Все начиналось с Хаджибея

Мой двор

Мое детство, по сути, прошло в одном дворике — родном, частном. Ни тебе шумных соседей, ни неожиданного запаха жареного лука, ни беспокойных чужих детей. Только я, собаки, кот, огород и шило в одном месте.

На Хаджибее почти все дома имеют выход в Усатовские катакомбы, кроме моего. Мой дом был построен в 1955 году и, так сложилось, не встроен в гору, а стоит под ней. Из-за такой инженерной недодумки, двор вышел разделенным на три части.

Нижняя часть славится своим огородом, на который никогда не хотелось ходить по двум причинам. Первая — наставления от старших этим самым огородом заниматься. Вторая — дерево, с которого каждый уважающий себя ребенок был обязан упасть головой вниз. Я-то себя уважал, поэтому мои счеты с этим деревом еще не сведены. Обследованный вдоль и поперек гараж, вольер для собак и беседка не столь славны, как огород, потому и говорить о них нечего.

Средняя часть всегда была относительно используемой. Тут тебе и площадка, на которой всегда ставился стол в теплое время года, чтобы было, где чай или лимонад прохладный попить. За столом лавочка, рядом с небольшим палисадником, в котором до сих пор растет виноградный куст. И мангал с летней кухней. Это ведь удобно — на кухне жарят рыбу, на мангале овощи. Идеально, если это баклажаны. Прорезанные посередине, с солью, перцем и кусочком сала. Около двадцати минут над горячими углями — и лучшее угощение из моего хаджибейского детства готово.

Верхняя часть — это место для настоящих панков. Огромных размеров курятник, стоящий на склоне под углом градусов сорок пять, если не пятьдесят, а слева от него пространство для бесшабашных игр. Когда в доме поменяли окна, старые деревянные рамы отнесли именно туда, так как деть их было некуда. В некоторых еще оставались стекла. Из них и строился домик под деревом. Лазать на деревья, как мы помним, было рискованно, потому домик находился именно под. Собранный из рам и старых покрышек, он стал моей настоящей берлогой, в которой я планировал провести электрификацию! Но проблема с отсутствием достойного гудрона для крыши нарушала мои планы. Конечно же, рядом с берлогой я впервые и получил осознанный шрам — встал на стекло в лежащей на земле форточке, а оно лопнуло под дураком. Зато этот порез на лодыжке своим нытьем на погоду напоминает мне — было весело.

В раннем детстве других дворов и быть не могло, но моего было достаточно. А когда другие стали появляться, то большинство их них не цепляло. Потому следующий стоящий двор появился гораздо позже, чем хотелось.

В пятнадцать лет мы можем пристраститься к двум вещам: искусству и курению. Юная голова решила, что это необходимо совмещать правильно, посему я перетянул своих уже опытных в курении одноклассников от гаражей, рядом с которыми они собирались до, после и во время уроков, в один великолепный дворик — Торговая, 10.

Как и от любого малоизвестного дома Александра Руссова, от него сохранилось мало. Реконструкция в середине пятидесятых сделала из фасада абсолютно непримечательное ничего. Адрес снаружи стал серым, однако самое вкусное, как и в пирожных, было внутри. А именно колодцевость. Это самый настоящий маленький двор-колодец питерского образца в центре Одессы, о котором знает малое количество людей, а ценит это еще меньшее.

И сколько шуток было там пошучено за утренним перекуром, и сколько тем обговорено за обеденным. Мы проводили там время с удовольствием. Там нам удавалось знакомиться с учениками из Ришельевского лицея, которые таким же образом облюбовали этот двор. Там же мы занимались на спортивной площадке, которая находилась в этом дворе. Очень удобно: попортил дымом здоровье и на месте его поправил. Мы даже не мусорили там, а остальных заставляли убирать за собой, ведь это было наше место и другого такого не найти.

Сейчас этот двор закрыт. Вместо нерабочей щеколды на кодовом замке туда поставили замок-таблетку. Я каждый раз хочу зайти, но все время получаю маленькое разочарование. Мне уже не удастся толком попасть туда, где я оставил столько теплых воспоминаний.

Недавно в моей жизни появился переулок Ляпунова, 12. Этот адрес — яркий пример исчезновения красоты, в буквальном смысле отмирания клеток. Казалось бы, памятник архитектуры, представитель модерна, доходный дом Анны Козынец 1909 года постройки. Ведь за ним должны ухаживать. Но нет. Это и привлекает. Его старость и ненужность удивляют, но дают отчетливое ощущение прекрасного. В этом дворе легко дышать и не думать, пусть и есть риск, что окно выпадет тебе на темя. Двор не становится менее привлекательным даже от такой перспективы.

Открыл я его уже в свои девятнадцать. И каждый следующий обнаруженный двор, что найдет отклик в душе, будет двором моего детства. Потому что они приносят удовольствие ребенку, который живет внутри, а не юноше или взрослому. Они вызывают ощущение одесского дворового духа, которого в моем хаджибейском частном дворе, к сожалению, не было.

Никита РЫБАЧЕНКО